Ряд ХА

[cosmos-dagny]

Тем, кому ещё не тошно от азов японской письменности, спешу предложить завести близкое знакомство с рядом ha.
Добавление нигори автоматически превратит ряд ha в ряд ba, а добавление вместо нигори маленького кружочка - ханнигори - в ряд pa) Обратите внимание, что третий знак в ряде ha читается как "ФУ" (а не ХУ!)

は/ば/ぱ ハ/バ/パ - ha/ba/pa



ひ/び/ぴ ヒ/ビ/ピ - hi/bi/pi



ふ/ぶ/ぷ フ/ブ/プ - fu/bu/pu



へ/べ/ぺ ヘ/ベ/ペ - he/be/pe



ほ/ぼ/ぽ ホ/ボ/ポ - ho/bo/po

текст (хирагана)

Юкио Мисима
Любовь святого старца из храма Сига

I
Вероятно, многие осудят меня за то, что я излагаю эту историю, не ぽтрудившись как следует ぽкоぱться в древних книгах. ぽ сути дела, единственный мой источник — легенда, приведенная в тридцать седьмом свитке «ぽвести о великом мире» [1]. Как вы ぽмните, там речь идет о некоем индийском отшельнике, а рассказ о влюбленном старце из храма Сига приводится лишь для сравнения и занимает совсем немного места.
Меня заинтересовали не столько люぼвные перипетии этой истории, сколько ее псиほлогическое содержание, впрочем, достаточно простое: это притча о ぼрьбе религии и страсти. В заぱдной литературе ぽдобный конфликт оぴсан множество раз, однако для яぽнской старины эта коллизия ぽистине необычна. Проблема любви связывается у нас с проблемой загробной жизни. Не только для святого старца, но и для красавицы, в которую он влюびлся, суть происほдящего сводилась к схватке между миром нынешним и миром грядущим. Можно выразиться и ぼлее витиевато: герои нашего ぽвествования ради любви встуぴли в рискованнейшую игру, где на карту было ぽставлено самое их представление об устройстве мироздания. Ведь учение ぶддийской секты Дзёдо, секты Чистой Земли, распространившееся в Яぽнии с середины эぽひ へйан [2], являлось скорее не религией, а мировоззрением — мощным и всеобъемлющим.
В «Книге о сぱсении души» преぽдобного Эсина [3] сказано, что сами Десять Райских Блаженств не сぽсобны дать представление о всех наслаждениях Чистой Земли. А ведь Десять Блаженств — эта Блаженство Лицезреть Сонм ぼдисатв; Блаженство Видеть Расぷскающийся Лотос; Блаженство Обретения ぼжественного Облика; Блаженство Пересечения Райских Пределов; Блаженство Непреほдящей Благодати; Блаженство Быть Встреченным ぶддой Амида [4]; Блаженство Обретаться Среди Праведных; Блаженство Видеть и Слышать ぶдду и Блаженство Служить ぶдде; Блаженство Продвижения ぽ ぷти ぶдды. ぽчва Чистой Земли состоит из небесно-голуぼй ляぴс-лазури. Дороги там окаймлены золотыми перилами. Просторы бескрайни, и нет на них ни единого ぶгорка. В каждом из Священных Пределов стоит ぽ пятьдесят миллиардов дворцов и ばшен, выстроенных из драгоценный камней и самоцветов, а ぽлы в этих чудесных ぽкоях устланы узорчатыми тканями. Над крышами ぽрはют мириады ангелов, играя на музыкальных инструментах и сладкоголосо восхваляя ぶдду. Дворцы, ばшни и ぱвильоны окружены садами, в каждом из которых — пруд для омовений; в золотых прудах дно устлано серебряным песком, а в лазуритовых — хрустальным. ぽ ぽверхности плавают разноцветные сияющие лотосы, и при дуновении ветерка на лепестках их загораются радужные блики. ぽвсюду летают птицы, бессчетное множество птиц, днем и ночью прославляющих своим пением Госぽда. Тут и журавли, и дикие гуси, и утки, и мандаринки [5], и ぱвлины, и ぽぷгаи, и искуснопевные калавинки [6] с головой прекрасной женщины. (ぽлагаю, что при всей мелодичности этого концерта от ぽдобного изоびлия птиц в раю должен стоять довольно утомительный шум и гомон.)
ぽ берегам прудов и рек — кущи с диковинными деревьями: стволы у них — красного золота, ветви — белого серебра, цветы из кораллов, все это великолеぴе отражается в глади водоемов. С неば свисают драгоценные нити, ぽкрытые алмазными колокольцами, вызванивающими благовест в честь ぶдды; а еще в воздухе ぱрят волшебные музыкальные инструменты, неумолчно играющие дивную музыку.
Если оびтатель Чистой Земли ぽжелает угоститься, перед ним тут же возникает стол семи драгоценных камней, весь уставленный столь же бесценными чашами и блюдами, на которых горой навалены восひтительнейшие яства. Причем вовсе ни к чему утруждать себя, отправляя ぴщу в рот руками, — достаточно кинуть взгляд на то или иное кушанье, вдохнуть его аромат, ぽлюぼваться его красотой, и тело наぽлнится силой, голод утолится, а Душа и плоть останутся неоскверненными. И едва эта неземная трапеза завершается, как стол и блюда моментально исчезают.
Одежды тоже ぽкрывают тело сами соぼй; их не нужно ни перешивать, ни чинить, ни стирать. Нет в Чистой Земле ламп и светильников, иぼ неぼ излучает вечное сияние. Неведомы там ни зной, ни ほлод — круглый год температура ровная и умеренная. Эфир наぽлнен ароматами тысяч благоуはнных растений, и сверху ぽстоянно сыплется дождь из лепестков лотоса.
В главе, именуемой «Врата оぼзрения», Эсин ぴшет, что новичкам не дано проникнуть в глуびны Чистой Земли. А ぽсему им надлежит всячески развивать силу своего воображения, дабы они могли ぽстичь безбрежность райских просторов. Лишь благодаря воображению можно вырваться за пределы земного измерения и воочию узреть ぶдду. Должным образом развитое воображение сぽсобно, сконцентрировавшись на одном-единственном цветке лотоса, охватить все мироздание.
Микроскоぴческое изучение лотоса ぽзволяет ぽстичь астрономическое строение Вселенной, самую основу ぶддийской космологии. На одном лепестке Райского Лотоса — восемьдесят четыре тысячи прожилок, и каждая излучает восемьдесят четыре тысячи сияний. При этом самый маленький из Райских Лотосов имеет диаметр в двести пятьдесят юдзюнов, а ведь один юдзюн — это тридцать ри [7]. Таким образом, в Чистой Земле считается маленьким цветок размером в семь тысяч пятьсот ри!
Лотосы там имеют ぽ восемьдесят четыре тысячи лепестков, и все усыぱны миллионами драгоценных камней, каждый из которых искрится тысячей огней. В неоぴсуемо прекрасной чашечке цветка возвышаются четыре сияющих столぱ, люぼй из которых в сто миллиардов раз превосほдит высотой священную гору Сумеру [8]. На столぱх держится ぽлог, украшенный пятьюдесятью миллиардами алмазов, излучающих ぽ восемьдесят четыре тысячи лучей, каждый из которых обладает восьмьюдесятью четырьмя тысячами золотых оттенков, да и те не остаются неизменными, а все время меняют свой цвет.
Размышления об этом дивном зрелище называются «Медитацией о Лотосовом Троне Госぽда». А рассказал я оぼ всем этом для того, чтобы читатель представил себе грандиозность величин, на которых зиждилось мировоззрение героев нашей люぼвной истории.

II
Старец из храма Сига славился как монах высочайшей добродетели.
Его густые брови брови совсем седые, а старое тело одряхлело настолько, что праведник уже еле ほдил, да и то оぴраясь на клюку.
В глазах этого многоученого аскета земная жизнь стоила не ぼльше, чем горка мусора. Давным-давно, едва ぽселившись в своей уединенной ひжине, монах ぽсадил в землю Саженец сосны, который теперь вырос в могучее дерево, шумевшее ветвями высоко над землей, ぽд самым неぼм. Тот, кто столько лет прожил вдали от суеты бренного мира, обретает душевный ぽкой и смотрит в ぶдущее без малейшего страは.
Когда старец видел людей знатных и ぼгатых, то лишь сочувственно улыばлся: неужто эти слепцы не ぽнимают, что их благоぽлучие не ぼлее чем мимолетный сон. Если взор святого ぱдал на очаровательную женщину, монах скорбно вздыはл, жалея тех неразумных, кто в ぽгоне за плотскими наслаждениями обрекает себя на страдания и муки.
Стоит человеку утратить интерес к желаниям, ぽвелевающим бренным миром, — и мир этот как бы застывает, становится неぽдвижным. Именно таким, навек окаменевшим, и видел его наш старец. Окружающая действительность казалась ему картинкой на листе ぶмаги, картой с изображением какой-то чужой страны. Достигнув столь высокой благодати, монах забыл, что такое страх. Он уже перестал ぽнимать, для чего существует Преисぽдняя. Соблазны суетного мира не имели над святым ни малейшей власти, однако в своем бесконечном смирении он даже не догадывался, что это — следствие его несравненной добродетели.
Плоть старца вконец обветшала и едва удерживала в своей оぼлочке его дух. Совершая омовения, святой всякий раз с радостью взирал на свое дряхлеющее тело — кости, обтянутые кожей. Он знал, что с этой иссохшей плотью, уже принадлежавшей словно бы и не ему, сумеет без труда найти общий язык. Она явно была готова к нематериальным яствам Чистой Земли.
ぽ ночам старец видел лишь сны о райском блаженстве. А просыぱясь, скорбел, что жалкий сон, именуемый земной жизнью, все еще продолжается.
Весной в Сига наезжало множество столичных жителей — ぽлюぼваться расぷстившимися цветами. Однако людские толпы не мешали старцу. Шум и суета окружающего мира давно уже не смущали его дуは.
В один из таких дней святой вышел из кельи и, оぴраясь на клюку, заковылял ぽ направлению к озеру. Солнце клонилось к закату, сгущались вечерние тени, и тиはя гладь водоема была недвижна. Старец встал на берегу и стал совершать обряд Созерцания Воды.
В это время неぽдалеку остановилась ぼгато разукрашенная ぽвозка. В ней сидела весьма знатная дама, жившая во дворце Кёгоку и носившая титул Императорской Наложницы. Она тоже приеはла в Сига насладиться зрелищем цветения, а на обратном ぷти решила остановиться у берега озера, чтобы ぽпрощаться с прелестным пейзажем.
Императорская Наложница откинула ぽлог, и надо же было случиться, чтобы именно в это мгновение глаза старца ненароком обратились на женщину. Монах был ぽтрясен совершенством ее красоты. Их взгляды встретились и никак не могли разомкнуться: старец не отводил взора, красавица — тоже. Она была благовосぴтанной осоぼй и в обычной ситуации не ぽтерпела бы, чтобы на нее пялился чужой мужчина, но тут растерялась, не в силах ぽнять, чего ほчет от нее этот ぽчтенный монах.
Наконец, оぽмнившись, Императорская Наложница ぽспешно оぷстила занавеску. ぽвозка тронулась, ぽкатила в гору к перевалу Сига, а оттуда свернула на дорогу, ведущую к Киото. К ночи она должна была въеはть в ворота столицы со стороны Серебряного Храма. Старец смотрел вслед удаляющейся ぽвозке до тех ぽр, ぽка она не скрылась из виду.
Всего несколько мгновений — и бренный мир нанес праведнику удар ぽистине сокрушительной силы. Душевный ぽкой, умиротворенность рассыぱлись в прах.
Вернувшись в ひжину, монах встал лицом к статуе ぶдды и ほтел воззвать к Священному Имени. Но не смог — греほвные образы застилали ему взор. Старец пытался наぽмнить себе, что женская красота — ひмера преほдящая, плоть обреченная; однако сила этой ひмеры оказалась столь велика, что одного-единственного мгновения было достаточно: она завладела душой праведника. Ему казалось, что такая редкостная сила непременно должна оびтать где-то очень далеко, в самой вечности. Святой был слишком стар — причем не только телом, но и сердцем,— чтобы речь тут могла идти о плотском соблазне. Да и не сぽсобна человеческая плоть так быстро меняться. Скорее можно было предぽложить, что душа святого старца отравлена каким-то коварным быстродействующим ядом.
За всю жизнь праведник ни разу не нарушил обета целомудрия. Суровая ぼрьば с плотским искушением в молодые годы заставила его смотреть на всех женщин как на существа исключительно телесные. Плоть существовала лишь в воображении монаは и ぽтому сохраняла чистоту. ぶдучи знаком с миром телесного лишь умозрительно, святой всегда считал, что сможет справиться с ним одной силой дуは. Прежде это ему удавалось, и ни один из людей, знавших старца из храма Сига, не ぽсмел бы усомниться в ぽлной ぽбеде его дуは над плотью. Но лик женщины, ぽднявшей ぽлог ぽвозки и обратившей свой взор на озеро, был исぽлнен таким сиянием, такой гармонией! Это не могло быть обычной игрой плоти — старец не знал, как назвать ぽдобное явление. Тот незабываемый миг проぶдил в его душе что-то неведомое, с давних ぽр таившееся в самых ее глуびнах. И он ぽнял, что это — земная жизнь. Она долго выжидала, прикидывалась недвижной картинкой, но тут улучила момент и внезапно выскочила из рамки.
Стоит человек ぽсреди шумной столичной улицы, крепко зажав ладонями уши. Вокруг гроほчут тяжелые ぽвозки, шумит толぱ, а он ровным счетом ничего не слышит. ぽтом вдруг отнимает руки, и на него обрушивается оглушительная волна звуков. Примерно так же чувствовал себя и наш старец.
А тот, кто ощущает движение бренного мира и слышит его гомон, уже наほдится в его суетных пределах. Так праведник, оぼрвавший все нити, что соединяли его с земной жизнью, вновь встуぴл с нею в связь.
Теперь даже во время чтения сутр он не мог сдержать тяжелых вздоほв. Старец пытался обратить свой взор на природу, надеясь, что она даст ему усぽкоение, но вид облаков, клуびвшихся над отрогами гор, еще ぼльше бередил душу — ведь она стала такой же изменчивой и неぽстоянной, как они. Не ぽмогало и созерцание Луны. Когда же монах с надеждой оぼрачивался к изваянию ぶдды, стремясь очистить сердце от скверны, то видел, что Лик Всевышнего преобразился и сделался неотличим от прекрасного лица Императорской Наложницы. Вселенная сжалась до пределов тесного круга, на одном краю которого был он, на другом — она.
Императорская Наложница, оびтавшая во дворце Кёгоку, и думать забыла о старом монахе, так пристально разглядывавшем ее на берегу озера Сига.
Однако когда ぽ столице ぽぽлзли невероятные слуひ, этот незначительный эぴзод воскрес в ее ぱмяти. Кто-то из крестьян обратил внимание на то, как святой старец провожал взглядом удаляющуюся ぽвозку, и рассказал об этом одному из придворных, приеはвших в Сига ぽлюぼваться цветами, да еще приばвил, что с того дня праведник словно умом тронулся.

III
Императорская Наложница сделала вид, ぶдто не придает этой сплетне ни малейшего значения. Но ведь слава о добродетелях и наぼжности святого из храма Сига гремела так громко, что ぽдобные слуひ не могли не ぽльстить ее самолюびю. К тому же восひщенное внимание обычных мужчин, одержимых плотскими страстями, красавице давно приелось и наскучило.
Императорская Наложница отлично знала силу своих чар, однако, как это часто бывает со счастливыми избранниками судьбы, испытывала осоぼе ぽчтение к ценностям, ぽ сравнению с которыми красота, знатность и ぼгатство ничего не значат. Иными словами, она была очень религиозна. В этой жизни ее одолевала скука, а ぽтому она сделалась страстной приверженкой секты Чистой Земли. Учение, отвергавшее прелести и красоты бренного мира как мерзость и грязь, пришлось ぽ душе той, которая пресытилась роскошью и расぷщенностью дворцовой жизни.
У знатоков и ценителей нежных чувств Императорская Наложница считалась олицетворением придворного изящества и аристократизма. Еще выше ее реぷтацию возносило то обстоятельство, что сия высокородная дама — а это знал при дворе каждый — никогда в жизни никого из мужчин не. люびла. Не было тайной и то, что даже к его величеству красавица относилась без должного оぼжания. И неудивительно: Императорская Наложница грезила о такой любви, какой еще не видывал мир.
Вот ぽчему ее так заинтересовал монах из храма Сига, известный своим высоким благочестием. Он был совсем стар, много лет прожил вдали от суетного мира и прославился своей святостью на всю столицу. Если слуひ правдивы, значит, этот человек ради любви к женщине сぽсобен ぽжертвовать уготованным ему райским блаженством! Возможно ли вообразить ぼлее тяжелую жертву, ぼлее ценное ぽдношение на алтарь любви?
Сердце Императорской Наложницы оставалось равнодушным и к уはживаниям знаменитых придворных оぼльстителей, и к красоте юных аристократов. Чувственная страсть была для нее ぷстым звуком. Занимало красавицу лишь одно — кто сぽсобен ぽлюびть ее сильнее и глубже всех мужчин на земле?
Женщина с ぽдобным душевным устройством обречена на вечные муки. Если это обычная блудница, она еще может найти удовлетворение в стяжании ぼгатств. Но Императорская Наложница и без того была ぼгата сверх всякой меры. ぽэтому она ждала такого мужчину, который ぽдарит ей сокровища Жизни Грядущей.
Слуひ о влюбленном праведнике расぽлзались все шире, достигли ушей императора, и его величество даже соизволил произнести ぽ сему ぽводу какую-то ぽлушутливую фразу. ほтя Императорской Наложнице эти вольности были и не ぽ вкусу, она сохраняла надменную невозмутимость. К тому же она ぽнимала, что ぽдобные сплетни совершенно безоびдны: во-первых, греほぱдение благочестивого старца лишь делало честь ее красоте, а во-вторых, невозможно было вообразить, что между дряхлым монаほм и молодой аристократкой действительно существует какая-то связь.
Императорская Наложница ぽпыталась всぽмнить лицо старого монаは, и ей стало ясно, что он не ぽほж ни на одного из мужчин, когда-лиぼ в нее влюблявшихся. ぽразительно! Оказывается, люぼвь сぽсобна рождаться даже в сердце человека, не имеющего ни малейшей надежды на ответное чувство. ぽ сравнению с этой историей ぽэтические воздыはния о «неразделенной любви», бывшие при дворе в ぼльшой моде, ぽказались красавице жалким притворством, кокетливой игрой тщеславия и себялюびя.
Читатель, должно быть, уже ぽнял, что изящество и аристократизм, за которые Императорскую Наложницу так превозносили придворные кавалеры, для нее самой значили не так уж много. Неизмеримо важнее для этой знатной дамы было, чтобы ее люびли. Без этого все сокровища мира не имели для нее никакой ценности, иぼ Императорская Наложница, невзирая на свое высокое рождение и ぽложение, была прежде всего женщиной. ぷсть мужчины ведут завоевательные войны — Императорская Наложница тоже мечтала ぽкорить весь мир, но на особый, женский манер. Наほдятся же такие дуры, которые ぽстригаются в монаひни, думала она. Разве ぽд силу женщине сбросить с себя бремя, возложенное на нее природой? На такое сぽсобен только мужчина. Вот старый монах начисто отсек от себя весь суетный мир. В нем несравненно ぼльше мужества, чем в люぼм из придворных щеголей. А теперь старец совершил еще ぼлее величественный акт — ради любви к ней отрекся от рая!
Наぼжная красавица представила себе Райский Лотос размером в двести пятьдесят юдзюнов. Такой гигантский цветок ぽнравился бы ей куда ぼльше, чем обычный маленький лотос. А разве можно сравнить уぼгий шелест листьев в дворцовом саду со сладкозвучной музыкой, которая раздается в кущах Чистой Земли, когда ветерок колышет ветви тамошних алмазных деревьев! И уж совершенно невозможно наслаждаться игрой жалких придворных музыкантов, как всぽмнишь о ぱрящих в небе райских арфах, что ぽют сами соぼй.

IV
Старец из храма Сига отчаянно сражался со своей люぼвью.
Когда он вел войну с плотью в молодые годы, ему было куда легче — ведь ぽбеда сулила райское блаженство. Теперь же, на склоне лет, びтва казалась ему заведомо безнадежной, монах уже предчувствовал близость невосぽлнимой утраты.
Он не испытывал иллюзий ぽ ぽводу осуществимости своих люぼвных грез. Ясно ему было и то, что вほд в Чистую Землю для него закрыт до тех ぽр, ぽка он не изばвится от этой греほвной страсти. Праведник, столь высоко вознесенный над мирской суетой, в мгновение ока ぽгрузился в бездонную черную проぱсть. Неужто мужество, проявленное им в схватке с плотью в молодости, зиждилось лишь на горделивом сознании, что его отказ от земных радостей доброволен — достаточно только ぽжелать, и любые наслаждения ぶдут ему доступны? Старец вновь узнал, что такое страх — кромешная тьма, которая окружает каждого из людей, не ведающих, куда приведет их следующий шаг. А ведь до того дня, когда на берегу озера Сига остановилась разукрашенная ぽвозка, монах твердо верил, что следующий шаг ведет его в одном-единственном направлении — к Нирване.
Не ぽмогали ни Медитация о Лотосовом Троне Госぽда, ни Созерцание Всемирного Единства, ни Созерцание Частиц Мироздания. На что бы ни устремлял свой взор старец, он видел перед соぼй прекрасное лицо Императорской Наложницы. Стоило монаху взглянуть на воды озера, и сквозь мелкую рябь сразу простуぱл все тот же сияющий лик.
Дальнейшее угадать нетрудно. Убедившись, что концентрация душевных усилий только усугубляет ぽложение дел, старец решил прибегнуть к противоぽложному средству — расслаびться и ни о чем не думать. Его наぷгала столь неぽстижимая загадка: размышления о ぼжественном вводили сердце в еще ぼльший соблазн. Однако и намеренное приглушение раぼты души и мысли не принесло облегчения. Монах ぽнял, как глуぼко увяз он в трясине греは.
Тогда старец, не в силах вынести душевных мук, принял решение лечить ぽдобное ぽдобным и дал своему воображению ぽлную волю.
Перед его мысленным взором Императорская Наложница предстала в сотне разных обличий — одно торжественней и величественней другого. Старик сам не мог ぽнять, ぽчему ему доставляет такое блаженство лицезреть предмет своей страсти столь возвышенным, а стало быть, далеким и недоступным. Ведь куда естественней было бы думать об Императорской Наложнице как об обычной женщине из плоти и крови. Так — ぽ крайней мере в фантазиях — он мог бы насладиться ее люぼвью.
ぽсле долгих раздумий монах ぽнял, что Императорская Наложница для него — не сосуд из плоти и даже не чудесное видение, а нечто совсем иное: воплощение реальной жизни, сути вещей. Конечно, довольно странно было искать ключ к сути вещей в земной женщине... Долгие годы душевной тренировки не прошли для монаは даром. Даже ぱв жертвой любви, он не отказался от привычки ぽстигать природу явлений через абстракцию. Образ Императорской Наложницы слился для него воедино с Райским Лотосом размером в двести пятьдесят юдзюнов. Точнее говоря, монах видел красавицу возлежащей среди гигантских лепестков, и была она ぼльше самой горы Сумеру, ぼльше целого царства.
Чем выше и недоступнее возносил старец свою люぼвь, тем ぼльше предавал он Госぽда. Ведь ее недоступность означала невозможность достичь Просветления. Вера в обреченность этой любви усиливала в душе монаは сумасбродное упрямство и греほвность ぽмыслов. Если бы существовала ほть самая слаばя надежда на взаимность, ему было бы легче вернуться на истинный ぷть. Но увы — безнадежная люぼвь разлилась в сердце старца бескрайним озером, и его недвижные воды ぽкрыли всю твердь без остатка.
Старцу нестерぴмо ほтелось еще раз увидеть Ее, но он ぼялся, что волшебный лик, превращенный его воображением в Райский Лотос, при новой встрече растает, бесследно исчезнет. Тогда, безусловно, душа праведника ぶдет сぱсена, он наверняка обретет Просветление. Но эта мысль ぽчему-то вселяла в него ужас.
Одиночество ведет со сгорающей от любви душой свою ひтрую игру, ввергает во всевозможные самообманы. ぽэтому, когда старец наконец решил отправиться к Императорской Наложнице, он пребывал в иллюзии, что ぱгубная страсть наぽловину уже преодолена. И даже жгучую радость, охватившую его при этом решении, монах в ослеплении истолковал совершенно превратно: ему мнилось, ぶдто он заранее торжествует ぽбеду над страстью.

V
ぽначалу никому из слуг Императорской Наложницы не ぽказалось странным, что в углу дворцового сада неぽдвижно стоит, оぴраясь на клюку, безмолвный старый монах. ぱломники и нищие часто соびрались возле домов знати в ожидании милостыни.
Все же одна из служанок сообщила об этом своей госぽже. Та рассеянно выглянула в сад и увидела изможденного старика, застывшего ぽд молодым деревцем. Красавица долго вглядывалась в монаは, а когда ぽняла, что это тот самый праведник, которого она встретила у озера Сига, лицо ее ぽбледнело.
Императорская Наложница растерялась. Не зная, как ぽстуぴть, она решила вообще ничего не предпринимать и велела служанке не обращать на монаは внимания.
На сердце у красавицы сделалось тревожно — наверное, впервые за ее жизнь.
Ей не раз приほдилось видеть людей, отринувших нынешнюю жизнь ради Жизни Грядущей, но никогда еще не встречала она человека, пренебрегшего Жизнью Грядущей ради жизни нынешней. Зрелище было зловещим и невыразимо ぷгающим. Благородная дама ぽчувствовала, что безрассудная люぼвь старца уже не тешит ее самолюびя. Да, он готов для нее отдать самое райское блаженство, но это вовсе не означает, что блаженство достанется той, в кого он влюблен!
Императорская Наложница ぽсмотрела на свои прекрасные руки, на пышные одежды и всぽмнила морщинистое, уродливое лицо и жалкие лохмотья старика, дожидавшегося в саду. То, что между ними, такими неぽほжими, существовала некая связь, таило в себе ぽистине дьявольский соблазн, не имевший ничего общего с благочестивыми видениями красавицы. Ей ぽказалось, что старец явился прямиком из Преисぽдней. Куда исчезла сияющая аура Чистой Земли, окружавшая его прежде? ぼжественный свет ぽмерк, растаял без следа. Это, без сомнения, был тот же самый старик, которого она видела на берегу озера, но как он изменился!
Императорская Наложница, как и ぽдоばет знатной даме, не имела привычки давать волю своим чувствам, в особенности если происほдило нечто такое, что могло затронуть ее самым неぽсредственным образом. К тому же красавицу охватило разочарование: уж ぼльно неприглядно смотрелась та самая беззаветная люぼвь, о которой она столько мечтала, и которую явно испытывал к ней старый монах.
Что же до ぽследнего, то он совершенно забыл об усталости. Приковыляв в столицу, старец пробрался в сад дворца Кёгоку, взглянул на его стены и при одной мысли о том, что Она — рядом, ぽчувствовал неимоверное облегчение.
Люぼвь его достигла такого уровня чистоты, что перед монаほм вновь ожили видения Грядущей Жизни. ぼлее того, никогда еще картины рая не рисовались ему столь яркими и реальными. Он ощущал ぽчти чувственную тягу к Чистой Земле. Оставалось лишь устранить ぽследнее препятствие, воздвигнутое перед ним на ぷти к райским пределам бренным миром: нужно было увидеться с Императорской Наложницей, признаться ей в любви, и ぽсле этого несложного ритуала все станет на свои места.
Стоять, оぴраясь на клюку, было очень трудно. Ласковое майское солнце просеивалось сквозь молодую листву, омывая чело монаは. На старца то и дело накатывала дурнота, но он лишь крепче сжимал в руках ぱлку. Скорей бы уж Она соизволила обратить на него внимание, а остальное много времени не займет. И тут же растворятся врата Чистой Земли и примут его к себе.
Монах терпеливо ждал. Теперь вся накоぴвшаяся за долгую дорогу усталость навалилась на его немощное тело, но клюка не давала ему уぱсть. Солнце склонилось к закату. Настал вечер. Из дворца ぽ-прежнему никто не выほдил.
Императорской Наложнице, разумеется, и в голову не приほдило, что старец видит перед соぼй вовсе не ее, а заслоненную ею Чистую Землю. Много раз красавица украдкой выглядывала в сад. Старик стоял на том же месте. Вот и ночь сぷстилась, а он все не уほдил.
Женщине стало жутко. Ей ぽчудилось, что в саду затаился сам Дух Злобы, и Императорская Наложница устрашилась мук ада. О каком райском блаженстве может идти речь, если она ввергла в роковой соблазн праведника такой высокой добродетели! Нет, ей уготована не Чистая Земля, а мрак Преисぽдней!
Красавица уже не мечтала о невиданной любви. Быть люびмой — означало гореть в геенне. Так и смотрели монах и Императорская Наложница друг на друга, только он видел за ее сぴной Чистую Землю, а она — зияющий за его плечами ад.
Но надменная аристократка умела ぽбеждать страх. Она призвала на ぽмощь свою природную жестокость.
Рано или ぽздно он свалится, сказала себе Императорская Наложница. Нужно просто набраться терпения. Уверив себя, что старик наверняка уже уぱл, она выглянула в сад и с немалым раздражением увидела, что безмолвная фигура даже не шевельнулась.
В ночном небе взошла луна. В ее белом свете силуэт старца стал ぽほж на скелет.
От страは Императорская Наложница не могла сомкнуть глаз. Она ぼльше не выглядывала в окно, даже старалась сидеть к нему сぴной, но все равно ощущала на себе пристальный взгляд монаは. Нет, это не могла быть заурядная земная люぼвь! Она вселяла в красавицу ужас, но еще ぼльше Императорская Наложница страшилась Преисぽдней, а ぽтому вновь и вновь заставляла себя устремляться ぽмыслами к Чистой Земле. Ей так ほтелось ぽぱсть туда, никто не смел вставать на ее ぷти! Рай Императорской Наложницы не был ぽほж на рай старца из храма Сига — там не нашлось бы места для этой странной любви. Красавица ぼялась, что, если она заговорит с монаほм, ее Чистая Земля рассыплется в прах. Как ほтелось ей верить, что страсть праведника — его личное дело, не имеющее к ней никакого отношения и ぽтому не могущее закрыть ей дорогу в райские чертоги! ぷсть старик ほть замертво свалится — она останется безучастной.
Но тьма сгущалась, ночной воздух веял ほлодом, и решимость Императорской Наложницы начала таять.
Старик стоял все так же неぽдвижно. Когда луна скрывалась за тучами, он казался причудливым деревом — высохшим и узловатым.
«Я не имею с ним ничего общего!» — простонала красавица. Причина и смысл происほдящего были недоступны ее ぽниманию. Невероятно, но впервые в жизни Императорская Наложница даже забыла о своей несравненной красоте. Или вернее было бы сказать, что она заставила себя забыть о своей красоте?
Неぼ на востоке едва заметно ぽсветлело. Занимался рассвет. Монах так и не тронулся с места.
И тогда Императорская Наложница сдалась. Она кликнула служанку и велела ей ぽдвести монаは к окну.
Старец пребывал где-то на грани реальности и забытья. Еще немного, и его ветはя плоть ぽпросту рассыぱлась бы. Он уже и сам не ぽмнил, чего ждет — то ли встречи с Императорской Наложницей, то ли Грядущего Блаженства. Когда из рассветных сумерек перед ним возникла служанка, монах ぽсмотрел на нее и ぽдумал, что во всяком случае не этого явления он здесь дожидался.
Служанка передала ему слова своей госぽжи. В горле старца заклокотал сдавленный, неистовый крик, но так и не вырвался наружу.
Женщина ほтела взять его ぽд локоть, но монах оттолкнул ее руку и ぽразительно твердым шагом направился к занавешенному окну.
Свет там не горел, и красавицы не было видно. Старец оぷстился перед окном на колени, закрыл ладонями лицо и заплакал. Тело его содрогалось от рыданий, и он долго не мог произнести ни единого слова. Слезы все лились, лились, и не было им конца.
ぽтом из-за шторы медленно высунулась рука, казавшаяся в предутреннем свете неестественно белой.
Старец жадно ухватился за руку той, кого люびл, прижал сначала ко лぶ, ぽтом к щеке.
Императорская Наложница ぽчувствовала, как ее ぱльцев касается что-то странное и ほлодное. Затем на кисть уぱло несколько горячих капель. Ощущать на своей руке чужие слезы было неприятно.
Но когда утренний свет проник сквозь шторы в темную комнату, на наぼжную красавицу снизошло великое откровение: она ぽняла, что руки ее касается не кто иной, как сам ぶдда.
И тогда перед ее взором возникли чудесные видения. Императорская Наложница увидела и ぽчву из небесно-голуぼй ляぴс-лазури, и дворцы из семи драгоценных камней, и ぽющих ангелов, и золотые пруды, и хрустальный песок, и сияющие лотосы, услышала дивный голос птицы-кальвинки. Женщина вдруг уверовала, что все это блаженство однажды ぶдет принадлежать ей. А если так — то люぼвь старого монаは заслуживала взаимности. Красавица с нетерпением ждала, когда этот мужчина, обладавший руками ぶдды, ぽпросит ее отдернуть шторы. Ведь должен же он этого ほтеть! Она выぽлнит его желание и вновь, как на берегу озера Сига, предстанет перед старцем во всей своей несравненной красоте. А ぽтом нужно ぶдет пригласить праведника внутрь...
Императорская Наложница ждала долго.
Но монах из храма Сига молчал и ни о чем не просил. Наконец его старческие ぱльцы разжались и выぷстили руку красавицы. Белоснежная кисть, озаренная лучами восほдящего солнца, одиноко ぽвисла.
Старец ушел прочь, а сердце красавицы ぽдернулось ほлодом.
Несколько дней сぷстя до нее дошла весть о том, что святой из храма Сига тиほ скончался в своей келье. Тогда Императорская Наложница уединилась во дворце Кёгоку и стала прекрасным ぽчерком переぴсывать на длинных свитках священные сутры: Сутру Вечной Жизни, Сутру Лотоса Благого Закона, Сутру О Величии Цветка ぶдды.

Примечания:
[1] «ぽвесть о великом мире» («Тайへйки») — одно из крупнейших произведений средневековой яぽнской литературы, создано во второй ぽловине XIV века. В этом рыцарском романе ぽвествуется о междоусобной войне Северной и Южной династий.
[2] Эぽは へйан — конец VIII — конец XII века; период, когда ぽлитический, религиозный и культурный центр Яぽнии наほдился в Киото.
[3] Эсин (Гэнсин; 942—1017) — вероучитель ぶддийской секты Тэндай.
[4] ぶдда Амида — ぶдда, властвующий над Заぱдным раем. В Яぽнии сложилась разновидность ぶддизма — амидаизм.
[5] Мандаринки — птицы семейства утиных. Распространены в Юго-Восточной Азии.
[6] Искуснопевные калавинки — сирены ぶддийской мифологии, ぽлуптицы-ぽлуженщины с чарующим голосом.
[7] Ри — мера длины, около 3,9 км.
[8] Сумеру — священная гора, вершина которой, согласно ぶддийским верованиям, наほдится в центре Вселенной.

текст (катакана)

Юкио Мисима
Море и закат

Это произошло ポздним летом в девятом году эры ブнъэй, а ポ заパдному летосчислению — в 1272 году, что в данном случае имеет значение.
ポ склону ホлма Сёдзё, возвышающегося над прославленным камакурским храмом [1] Тёдзёдзи, карабкались двое — старый монах и мальчик.
В дни, когда закат обещал быть особенно красивым, старик, исポлнявший в святилище обязанности служки, заканчивал уボрку здания и территории храма ポбыстрее, для того чтобы заранее ポдняться на ホлм.
Его сプтник был глуホнемым; деревенские мальчишки с ним не водились, и ポтому монах жалел его, всюду брал с соボй, и смотреть на закат они тоже ホдили вместе.
Старика звали Ан-ри. Он был невысок и довольно неказист, но лицом заметно выделялся среди прочих монаホв — в особенности же глуボко ポсаженными ярко-голубыми глазами и крупным носом. Мальчишки за сピной называли его не иначе как Тэнгу [2].
ポ-яポнски монах говорил совершенно своボдно, без малейшего чужеземного акцента. Ан-ри ポявился в этих местах ボльше двадцати лет назад; он состоял в свите великого Дайгаку [3], вероучителя секты Дзэн, который и основал храм Тёдзёдзи.
Косые лучи вечернего солнца освещали лишь верхушку храмовых ворот; главное святилище уже ポгрузилось в глуボкую тень, да и в густом саду с каждой минутой становилось все темнее.
Зато заパдный склон ホлма, ポ которому взビрались Ан-ри и мальчик, был залит солнцем. В кустах оглушительно звенели цикады. Троピнка вся заросла травой, в которой уже ポパдались ярко-красные ликорисы — первые предвестники осени.
И вот старик и его сプтник наконец на вершине. Они не стали утирать с лиц ポт — свежий ветерок и так быстро осушил разгоряченную кожу.
Внизу виднелись все святилища и ポстройки оビтели: Храм Заパдного Пришествия, Храм Единого Обета, Храм Возвышенной Благодати, Храм Сокровища, Храм Небесного Источника, Храм Драконовой Вершины. У главных ворот шелестел зеленью куст можжевельника — восポминание о родине Учителя, который привез это растение из Китая и сам ポсадил его в землю.
Ниже ポ склону темнела крыша Уединенной Молельни, рядом с ней возвышалась звонница. Виден был и вホд в пещеру, где обычно предавался медитации сам Учитель, — вокруг теснились вишневые деревца, в ポру цветения превращавшие эту часть оビтели в настоящее белокипенное море. За кронами деревьев тускло ポблескивала вода — там наホдился пруд Дайгаку.
Но старый Ан-ри смотрел не в сторону оビтели, а на сияющую ポверхность моря, на ровную линию горизонта, замыкавшую ホлмы и долины Камакуры.
Летними вечерами отсюда, с вершины Сёдзё, открывался прекрасный вид на закат и можно было наблюдать, как солнце тонет в океане за кромкой мыса Инамура.
Там, на горизонте, где темно-синяя вода сливалась с неボм, клуビлись низкие облака. Они не двигались с места, но неポстижимым, неуловимым для глаза образом ポстепенно меняли форму и очертания, словно луноцвет [4], медленно раскрывающий свои лепестки. Выше было неボ — выцветшее, бледно-голуボе. Облака еще не успели окраситься в цвета заката, но уже налились внутренним светом и слегка ポрозовели ポ краям.
В небесах шла война между летом и осенью: в самой выси неспешно плыли стаи слоистых туч, расポлзавшиеся над Камакурои мягкими войлочными комками.
— ブдто стадо овец разбрелось... — надтреснутым старческим голосом сказал Ан-ри.
Но глуホнемой, сидевший рядом на камне, смотрел на него プстым, неポнимающим взглядом. С тем же успеホм монах мог бы разговаривать сам с соボй.
Мальчик ничего не слышал, ничего не мог уразуметь. Однако в его ясных глазах читалась сポкойная мудрость и готовность воспринять если не слова Ан-ри, то таящийся в них смысл.
И старик заговорил, обращаясь к своему другу. Но не на яポнском, к которому успел за долгие годы привыкнуть, а на французском, точнее, на диалекте горного края, где родился и вырос. Если бы монаハ сейчас услышали озорники-мальчишки, они вынуждены бы были признать, что эта раскатистая, изоビлующая гласными речь совсем не ポホжа на скриプчий голос Тэнгу.
Ан-ри глуボко вздохнул и ポвторил:
— Да, ブдто стадо овец... Как там мои севенн-ские ягнята? Уж давным-давно приказали долго жить, как и их дети, внуки, правнуки...
Старик присел на скалу — там, где летние травы не заслоняли вид на море. Звон цикад несся отовсюду.
Ан-ри взглянул на глуホнемого своими прозрачно-голубыми глазами и начал рассказывать:
— Ты, конечно, не ポймешь ни единого слова из того, что я скажу. Зато, я знаю, ты бы мне ポверил — не то что остальные. А ポтому слушай. История очень странная, даже тебе ポверить в нее ブдет нелегко. Но, ポ крайней мере, ты не станешь надо мной смеяться, как другие...
ポсле этого Ан-ри говорил долго, сビвчиво, а когда не мог ポдыскать нужного слова, ポмогал себе какими-то диковинными жестами — как ブдто рассказчиком было все его тело.
— ...Давным-давно, когда мне было примерно столько лет, сколько тебе сейчас... Даже, ポжалуй, был я еще моложе... Я パс овец на склонах моих родных Севенн [5]. Это такие красивые горы в самом центре Франции. К югу от горы ピла начинались владения графов Тулузских... Но зачем я тебе это говорю? Здесь ведь и о самой Франции даже слыホм не слыヒвали...
Было это в 1212 году. Пятый крестовый ポホд ненадолго освоボдил от неверных Святую Землю, но вскоре христианское воинство ポтеряло ее вновь, и вся Франция скорбела об этой утрате. Женщины ホдили в трауре.
Однажды вечером я гнал стадо с パстビща домой. Мои овечки взビрались вверх ポ склону, неボ было ясное-ясное... Вдруг соバка глуホ завыла, ポджала хвост и прижалась к моей ноге.
И я увидел, как с вершины ホлма мне навстречу сプскается сам Сパситель, облаченный в белые, сияющие одежды. У него была ボрода, такая же, как на картинах, а лицо светилось улыбкой, ポлной любви и сострадания. Я パл на колени, а Госポдь протянул руку, коснулся моих волос и молвил: «Анри, ты вернешь Мне Иерусалим. Такие дети, как ты, изгонят из Моего города неверных турок. Собери множество мальчиков и девочек, веди их в Марсель. Средиземное море раздвинет пред вами воды свои, и пройдете вы прямо в Святую Землю...»
Я заポмнил эти слова, но затем, видимо, лишился чувств, иボ, когда пришел в себя, лицо мое лизал верный пес, с тревогой заглядывая мне в глаза. Все тело было мокрым от ポта.
Вернувшись в деревню, я никому не рассказал о чудесном видении — ボялся, что не ポверят.
Прошло несколько дней — четыре или, может, пять. ポмню, шел дождь, и я сидел в パстушеской ヒжине один. В тот же предвечерний час в дверь ポстучали. Я вышел и увидел старого странника. Он ポпросил у меня хлеバ. Я смотрел на пришельца во все глаза. У него был ボльшой, с горビнкой, нос, суровое лицо, обрамленное седыми волосами, а взгляд — プгающе ясный и чистый. Я пригласил старика войти в ヒжину, чтобы не мокнуть ポд дождем, но он ничего не ответил. И тут я заметил, что одежда его совсем суハ.
Мне сделалось страшно, я утратил дар речи. Старик взял хлеб, ポблагодарил и ポшел прочь. А наポследок сказал — ポчудилось, ブдто его голос звучит у самого моего уハ: «Неужто ты забыл о том, что тебе велено? ポчему ты медлишь? Ты — избранник ボжий!»
Оポмнившись, я бросился вслед за странником, но уже было темно, все вокруг застилала пелена дождя, и я не смог отыскать ポсланца. Из темноты доносилось жалобное блеяние овец...
В ту ночь я не сомкнул глаз. А наутро, выйдя в луга, признался во всем другому パстушку, самому близкому своему другу, Он был глуボко верующим мальчиком и, выслушав мой рассказ, тут же с благоговейным трепетом преклонил передо мной колени.
Не прошло и десяти дней, как вокруг меня собрались все パстушки округи. Нет, я никого и ни к чему не призывал — дети пришли сами.
А ポтом пронесся слух, что неポдалеку от нашей деревни объявился восьмилетний мальчик, обладающий даром пророчества. Этот малолетний праведник творил чудеса и произносил проポведи. Говорили, что одним наложением перстов он вернул зрение слеポй девочке.
Я отправился к чудотворцу, взяв своих ポследователей с соボй. Пророк играл с детьми и весело чему-то смеялся. Я приблизился к нему, оプстился на колени и рассказал о нисポсланном мне Слове ボжьем.
У пророка была белая, как молоко, кожа, а на лブ ポд золотистыми кудрями простуパли нежно-голубые прожилки вен. Он перестал смеяться, и уголки маленького рта несколько раз вздрогнули. Ребенок смотрел не на меня, а куда-то вдаль, на волнистые очертания ホлмов и パстビщ.
И я тоже взглянул туда. Я увидел высокое оливковое дерево. Лучи солнца так освещали его крону, что казалось, ブдто ветви и листья наポлнены неземным сиянием. ポдул ветер. Пророк величаво ポложил мне руку на плечо и ポказал на дерево. И я увидел, что на верхушке его собрался сонм ангелов, взмаヒвающих ослеピтельно золотыми крыльями.
«Иди на восток, — сказал ребенок изменившимся, торжественным голосом. — Иди на восток все дальше и дальше. А для начала, как было велено тебе, стуパй в Марсель».
Слух о чудесном пророчестве разнесся ポ всей Франции. А ведь это был не единственный случай — ポдобное происホдило ポвсюду. В одной местности дети, чьи отцы ポгибли в крестовом ポホде, вдруг взяли отцовские мечи и ポкинули родной край. В некоем городе ребенок, игравший у фонтана, внезапно распрямился, отшвырнул игрушки и, взяв у служанки кусок хлеバ, тоже отправился в プть. Когда же мать догнала его и принялась бранить, он ответил лишь, что идет в Марсель. В другой провинции дети тайком собрались ночью на главной площади селенья и с пением гимнов ушли в неведомом направлении. Наутро взрослые обнаружили, что ушли все, кроме младенцев, еще не научившихся ホдить...
И мы с моим воинством стали готовиться к ポホду. Родители, заливаясь слезами, умоляли меня отказаться от этой безумной затеи, но мои ポследователи изгнали жалких маловеров прочь. В プть со мной выстуピли не менее ста человек, а всего в крестовый ポホд собрались несколько тысяч мальчиков и девочек из Франции и Германии.
Дорога была ポлна тягот и оパсностей. Уже в первый день самые маленькие и самые слабые стали パдать от усталости. Многих наших товарищей нам пришлось ポホронить. Мы оплакивали их и оставляли на могилах маленькие деревянные кресты.
До нас дошла весть, что другой отряд, тоже человек в сто, забрел в края, где свирепствовала Черная Смерть. Не уцелел никто.
Одна маленькая девочка из моего воинства от изнеможения ポвредилась рассудком и бросилась вниз со скалы.
Странная вещь — перед смертью каждый из детей неизменно видел перед соボй Землю Обетованную. Причем не нынешнюю, пришедшую в уパдок и заプстение, а ビблейскую, где пышно цвели лилии, а долины были ポлны молока и меда... Откуда я это знаю? Перед кончиной умирающие оピсывали нам свои видения, а если не было сил говорить, мы догадывались сами ポ лучистому свету, которым наポлнялись их взоры.
И вот мы наконец прибыли в Марсель.
Там нас уже ждали те, кто пришел раньше. Все были уверены, что при моем ポявлении воды моря расступятся. А я довел до Марселя лишь треть своих детей...
Меня окружила толパ мальчиков и девочек с горящими от волнения лицами, и мы отправились в ポрт. В гавани густым лесом ポднимались мачты. Моряки глазели на нас, разинув рты. Я вышел на скалистый обрыв и стал молиться. Море все горело огнем в лучах предзакатного солнца. Я молился долго. Но море ポ-прежнему, неспешно катя к берегу свои волны, оставалось ポлноводным и несокрушимым.
Но мы не отстуピлись и не вパли в отчаяние. Госポдь, верно, ホтел, чтобы мы дождались остальных.
И дети продолжали ポдтягиваться к Марселю. Они совсем выビлись из сил, многие были ボльны. День шел за днем, но молитвы оставались тщетны: море никак не желало расстуパться.
И тут среди нас ポявился некий благочестивый муж, раздавший нам ポдаяние и со смиренным видом предложивший доставить детей на своем корабле прямо в Иерусалим. ポловина детей устрашилась этого плавания, но другая ポловина — и я в их числе — смело ポднялась на корабль.
Но купец доставил нас не в Святую Землю, а в египетский ポрт Александрия, где и продал всех детей на невольничьем рынке...
Ан-ри замолчал. Должно быть, всポмнил горечь тех давно минувших дней.
В небе уже занимался прекраснейший закат — такое великолеピе можно увидеть только ポздним летом.
Слоистые тучи наливались プрプром, а длинные облака окрасились красным и желтым, сделавшись ポホжими на реющие в вышине вымпелы и штандарты. Над морским простором неボ заポлыハло так, словно там разожгли гигантскую печь. В отсветах этого неистового пламени листва деревьев и трава зазеленели еще ярче.
Когда Ан-ри вновь заговорил, слова его были обращены уже напрямую к закату. В пламеневших волнах океана старик видел картины и лица из далекого прошлого: себя, еще мальчика; своих товарищей-ポдパсков. Жарким летним днем они скидывали с плеч грубые ホлщовые одежды и ポдставляли солнцу белую детскую грудь с нежно-розовыми сосками. Перед взором Ан-ри на фоне закатного неバ одно за другим возникали лица умерших и умерщвленных юных крестоносцев. Головы их были обнажены — золотые или льняные волосы в солнечных лучах вспыヒвали огненными шлемами.
Тех, кто остался жив, судьバ раскидала ポ всему свету. За долгие годы, проведенные в неволе, Ан-ри ни разу не встретил кого-ниブдь из своих соратников. А ему самому так и не суждено было увидеть заветный Иерусалим.
Он был продан персидскому купцу. Следующий ホзяин увез Ан-ри в Индию. Там до француза дошли слуヒ о том, что ハн バту [6], внук великого Темучина [7], отправился завоевывать Заパд, и, тревожась за свою далекую родину, раб Ан-ри плакал дни напролет.
В это время в Индии наホдился великий дзэнский наставник Дайгаку, ポстигавший здесь истину ブддизма. Вышло так, что при ポмощи Учителя раб Ан-ри ポлучил своボду. В благодарность он ポклялся, что всю жизнь ブдет верно служить своему изバвителю. Ан-ри ポследовал за наставником сначала в Китай, а узнав, что Дайгаку соビрается плыть в Яポнию, упросил Учителя взять его с соボй.
Ныне в душе старика царил ポкой. Он давно оставил プстые мечты о возвращении на родину и смирился с мыслью, что его кости лягут в яポнскую землю. Он с открытым сердцем воспринял учение наставника и перестал предаваться нелепым грезам о райской жизни и чудесной стране, которых ему никогда не суждено увидеть... Однако стоило летнему неブ окраситься в цвета заката, а морю вспыхнуть алым, как ноги сами несли старого Ан-ри на вершину ホлма Сёдзё.
Он смотрел на закатное неボ, на его отражение в зеркале океана и ポневоле возвращался мыслями к чудесам, свидетелем которых стал на заре своей жизни. Старик всポминал и явленные ему откровения, и жажду ポзнать неведомое, и могучую силу, заставившую его и других детей отправиться в далекий Марсель. А наポследок в パмяти монаハ неизменно воскресала одна и та же картина: высокий скалистый берег; толパ коленопреклоненных детей, молящихся о том, чтобы расстуピлись воды морские; и бесстрастное, непреклонное море, сポкойно перекатывающее ポд вечерним солнцем валы.
Ан-ри уже забыл, в какой именно момент лишился веры. Зато он очень ホрошо ポмнил чудо заката и моря, не желавшего внимать молитвам и расстуパться. Эта загадка была неポстижимей любых чудесных видений. Сердце мальчика восприняло как должное явление Христа, но вечернее море, так и не открывшее プти к Святой Земле, ポтрясло юную душу своей тайной.
Ан-ри смотрел на линию горизонта за дальним мысом. Он уже не верил, что море может «раздвинуть воды свои». Но мистическая тайна осталась; она переливалась красноватым сиянием средь морских просторов, наポминая о былом ポтрясении.
Если морю суждено было когда-лиボ расстуピться, ему следовало это сделать именно тогда, но оно осталось необъяснимо равнодушным к человеку и лишь безгласно пламенело красками заката...
Старый монах молчал. Солнце скользило ポ растреパнным седым волосам, вспыヒвало алыми искорками в прозрачно-голубых глазах. Красный диск начал тонуть в море за мысом Инамура. Воды окрасились кровью.
Ан-ри всポминал минувшее: пейзажи родной страны и лица односельчан. Но его уже не тянуло туда вернуться. Все образы прошлого — и Севенны, и овцы, и сама родина — утонули в море вместе с зашедшим солнцем. И произошло это в тот вечер, когда море не расстуピлось...
Старик не отрывал взгляда от моря, ポка закат, пройдя всю цветовую гамму, не догорел дотла.
На травы ホлма Сёдзё сプстились сумерки, и очертания ветвей, узор коры деревьев стали рельефней и отчетливей. Верхушки バшен оビтели уже скрылись во мраке.
Ночная тень доポлзла до ног Ан-ри; неボ над его головой ポблекло — сделалось тускло-синим и серым. Морской простор еще переливался дальними блестками, но сияние истончилось и вытянулось тонкой ало-золотой нитью, окаймлявшей неボсвод.
И тут снизу, из-ポд ホлма, донесся звучный голос колокола. Храмовая звонница извещала о часе вечерней молитвы.
Гул меди плавно колыハлся, и ночь, ポкачиваясь на этих волнах, расポлзалась ポ всему миру. Удары колокола не отмеряли время — нет, они растворяли его и уносили прочь, в вечность.
Ан-ри слушал звон с закрытыми глазами. Когда же он открыл их вновь, вокруг уже царила тьма, а ポлоска морского горизонта приобрела призрачно-пепельный оттенок. Закат догорел.
ポра было возвращаться в оビтель. Старик обернулся к своему сプтнику и увидел, что мальчик, обхватив колени руками, крепко сピт.

Примечания:
[1] В городе Камакура в XII—XVI веках наホдилась резиденция сегунов — феодальных правителей Яポнии. Весь этот период Яポнии называется Камакурским.
[2] Тэнгу — мифическое существо с необычайно длинным носом.
[3] Дайгаку (умер в 1278 году) — основатель яポнского дзэн-ブддизма, китайский проポведник, приплывший в Яポнию в 1246 году и ポстроивший в Камакуре первую дзэн-ブддийскую оビтель.
[4] Луноцвет (лунник) — трава семейства крестоцветных.
[5] Севенны — горы во Франции: юго-восточная окраина Центрального Французского массива.
[6] バту — バтый.
[7] Темучин — Чингисハн.